История, которая случилась не со мной, а с моей подругой и коллегой. Лет пять или шесть назад работала она в одном летнем лагере на юге нашей страны - чтобы хоть какие-нибудь деньги летом в семье водились, поскольку длинный отпуск летом означает ещё и отсутствие зарплаты, а педагогические отпускные имеют обыкновение заканчиваться довольно быстро и в самый неподходящий момент.

В отряде у Лены были дети лет 11-12, причём в основном мальчишки. А мальчишкам, особенно в летний период, жизненно необходима физическая активность. Поэтому Лена, сама девушка достаточно спортивная, старалась, как могла. То эстафеты им устраивала с весёлыми стартами, то договаривалась с ближайшим совхозом на тему покатать детей на лошадях, то в мини-походы на целый день со своими архаровцами ходила.

А среди архаровцев каким-то чудом затесался один еврейский мальчик. Такой совершенно классический, даже в чём-то анекдотически типичный: чистенький, лопоухий, кудрявый, маленький и щуплый. Играл еврейский мальчик на скрипочке, которую привёз с собой и регулярно пиликал печальные гаммы. Потому что каждый вечер мальчику звонила настоящая еврейская бабушка, чтобы выяснить, хорошо ли он покушал, сколько раз за день помыл руки и послушать, как подающий надежды внук гениально играет гаммы. При этом у внука не было ни одних джинсов и ни одной футболки, зато в чемодан его заботливой бабушкой были упакованы белоснежные крахмальные рубашки и чёрные брюки (будущий Ойстрах должен выглядеть соответствующе, вне зависимости от ситуации).

И вот повела Лена своих архаровцев (плюс одного домашнего мальчика в белой крахмальной рубашечке и брючках) в импровизированный поход - до ужина. Ориентирование на местности в походе осуществлялось по принципу "А интересно, что там, во-он за тем мысом? А за следующим?" Когда количество следующих мысов перевалило за четыре, с моря внезапно придуло совершенно рериховские синебрюхие тучи и начался ливень.

Лило даже не как из ведра, а так, как показывают в кино про тропики. Или рисуют на картинках про Ноев Ковчег. Как будто соседи с неба вывернули все краны на полную и укатили на дачу. Пережидать буйство стихии было негде, пытаться как-то прикрыть голову уже через полминуты стало незачем, и Ленины архаровцы, мокрые до нитки (плюс один когда-то накрахмаленный мальчик) дружно развернулись и, стуча зубами, пошлёпали по лужам обратно к лагерю.

Шлёпали они довольно долго. Хляби небесные сверзлись обратно (вероятно, не без помощи какого-нибудь заоблачного сантехника), и выглянуло солнце. Если бы архаровцы проявляли интерес к естественным наукам, они бы сообразили, что имеют счастье воочию наблюдать круговорот воды в природе: из ставшей горячей жидкой грязи на дороге обратно к небу поднимались струйки пара, мокрые футболки (плюс одна бывшая крахмальная рубашка) ощутимо нагрелись на спине, и вообще - жить стало веселей.

И вот, где-то за километр до лагеря, сухой одежды, столовского компота и прочих благ цивилизации, дорогу преградила лужа. Это была даже не Лужа, а прямо-таки ЛУЖА: вольготно раскинувшаяся на всю ширину грунтовки, влажно парившая и загадочно булькавшая медленными пузырями, которые поднимались из горячих чернозёмных недр. Эта лужа вполне могла бы быть современницей динозавров. По крайней мере, в пейзаже какого-нибудь каменноугольного периода она бы смотрелась вполне органично.

Архаровцы остановились и рассредоточились по краю ЛУЖИ в немом восторге. И тут подаёт голос тот самый мальчик - маленький и щуплый, мокрый насквозь, когда-то белая рубашечная ткань липнет к цыплячьей сутулой спине, мокрые волосы свисают с лопоухих ушей, в глазах неземное восхищение и порыв робкой безумной надежды:
- Елена Станиславовна, а можно...?

Лена посмотрела на ребёнка, вспомнила его бабушку, скрипочку и чемодан крахмальных рубашек, и приняла волевое педагогическое решение:
- Валяй!

Чистенький, воспитанный еврейский мальчик подошёл к необъятной первобытной луже. Он взирал на неё так, как будто сорок лет скитался по пустыне и вот наконец вступал в Землю Обетованную. Очень осторожно, словно стараясь прочувствовать каждый шаг, добрёл вброд до центра пузырящегося паркого бассейна. С благоговением, иначе и не скажешь, опустился спиной прямо в горячую жирную грязь. Медленно расплылся в счастливой улыбке. И сказал, вложив в одно слово всё выпавшее на его долю неземное блаженство:
- Хрю...

Лена говорит, это был единственный раз в её жизни, когда она видела полностью, абсолютно, до последней молекулы счастливого человека.